В центре Reforum Space собрались политические активисты, друзья погибшего оппозиционера, те, кто много лет работал вместе с ним, и те, кто никогда его не видел, но кому было важно прийти и поговорить о Навальном. Kontekst.lv побывал на этой встрече.
Очень быстро академический разговор из жанра «Воспоминания о Навальном» перетек в живейшее обсуждение «Как Навальный изменил нашу жизнь». Вечер получился вполне в духе Алексея Навального.
Михаил Тамм, физик, сотрудник Таллиннского университета
— Мне не хотелось бы сейчас изображать из себя друга Навального, но мы были с ним немного знакомы, и он на меня чрезвычайно сильно все эти годы влиял.
Мы познакомились почти семнадцать лет назад. Это было так. Я пошел на какой-то митинг, где записывали кандидатов в наблюдатели на выборах. Я записался. Мне никто не перезванивал. Тогда я вспомнил, что вроде бы меня записывали активисты молодежного движения «Да!», нашел их контакты и написал им. Через три минуты мне пришло письмо следующего содержания: «Дорогой далекий друг, мы очень рады, что ты написал нам, но в твоем городе еще нет отделения движения, если ты хочешь его создать, ты можешь сделать это сам». Я посмеялся и написал еще одно письмо — что я, конечно, с интересом узнал о том, что в Москве не существует движения «Да!», но мне бы на выборы.
Еще через пять минут пришло письмо от Маши Гайдар с огромным количеством смайликов и со словами «Приходи вечером в МХГ (Московскую Хельсинкскую группу), разберемся». Так я с ними познакомился и остался. Леши не было на том первом заседании, но он фигурировал в разговорах, и было ясно, что это очень важный человек: что-то вроде «Вот, в следующий раз Навальный будет, тогда и решим».
В итоге я оказался тогда наблюдателем на выборах в Университетском округе. Это был 2005 год, там были «довыборы» в Госдуму и выборы в Московскую городскую думу, по одномандатному округу от блока «Яблоко - СПС» шел Илья Яшин, а по партийному списку — Алексей Навальный. Я уже тогда знал, что Навальный — наш, «да»-шный, и был, соответственно, в нем заинтересован. Потом в «Да!» мы довольно часто, примерно каждую неделю, собирались и о чем-то говорили.
При этом для Навального всегда было принципиально важно что-то делать, производить какое-то осмысленное действие пусть с минимальным, но не нулевым выходом, в противоположность разговорам ради разговоров. Я как-то, мне кажется, усвоил этот его принцип, что если тебе приходит в голову «а вот хорошо бы, чтобы кто-нибудь сделал Х», то встань сам, пойди и сделай, как сможешь. Поэтому, кстати, получалось, что после «Да», уже в 2010-е годы, я к нему довольно редко обращался. Потому что одно дело, если я могу чем-то содержательным помочь (такое бывало, но редко) — тогда да, но вот лезть с советами как-то не хотелось. Потому что когда у тебя голова начинает быть заточена под «не трепись, а делай что-нибудь полезное», то вести дискуссии с ВИПами не так уж и надо. Так что мы переписывались только изредка, но мне кажется, что в этих редких случаях он был мне рад, и для меня это важно.
Была пара сюжетов, когда мне удалось что-то сделать полезное. Я делал мобильное наблюдение на выборах 2012 года в Москве для Росвыборов, и это был, наверное, самый бурный проект в моей жизни, мне кажется, две недели я почти не спал. Но что-то мы сделали, кажется, неплохое. А потом, после выборов мэра в 2013 году, была идея, что, может быть, сейчас под эти полученные двадцать восемь процентов появится окно возможностей и дадут зарегистрировать партию, а если так, то было бы прилично, чтобы у нее была программа. И вот образовалась группа людей, которые эту программу готовили. Я участвовал в написании блока про образование и науку. Честно говоря, было очень сложно, было ощущение собственной дремучей несостоятельности, но я тут недавно перечитал — и, кажется, получилось написать что-то не ужасное. По крайней мере, через десять лет читаешь и, вроде, выглядит осмысленно.
Конечно, Навальный прошел огромный путь. Тогда, семнадцать лет назад, невозможно было представить, что он превратится в величину настолько большого масштаба. То, что он окажется настолько смелым человеком с таким безупречным этическим чувством, тогда угадать было сложно, по крайней мере мне.
Но он на меня производил очень сильное впечатление с самого начала. Его чувство юмора, журналистский талант, легкость контакта и способность говорить с людьми были совершенно удивительными, хотя, пожалуй, не уникальными. А вот что в нем было совершенно уникально — это его рабочая этика и креативность.
Ему было нужно не говорить, а делать — вещи, как-то реально меняющие ситуацию, и он был готов, во-первых, сколь угодно много для этого работать и, во-вторых, придумывать какие-то новые ходы и способы работы.
Он придумал и сделал «Да-дебаты» — клубный политический формат, направленный на политизацию молодежи. Он придумал расследовать работу госкорпораций с позиции миноритарного акционера. Он был первым блогером, пришедшим в большую политику из соцсетей. Он понял, что можно и нужно поставить разговор о коррупции в центр политической повестки. Он научился финансировать общественно-политическую деятельность за счет пожертвований. Он научил россиян тактическому голосованию. Он построил единственную всероссийскую политическую структуру. Он придумал, что можно пойти и отдать самого себя в заложники убийцам. И это только первое, что приходит в голову.
Поэтому, кстати, у него был вот этот вечный конфликт с любителями больших коллективных комитетов лидеров оппозиции, групповых заседаний и совместных решений. Потому что с одной стороны — человек, который сделал то, то, то и еще вот это, а с другой — говорящая голова, считающая себя важным лидером оппозиции потому, что ее приглашают на «Эхо Москвы». Это его довольно сильно раздражало, мне кажется.
Мне встречались два типа ярко выраженных успешных лидеров. Один из них — люди, которые любят и умеют привлекать сотрудников с редкими талантами, способны собирать коллективы из очень сложных, но очень одаренных людей и выстраивать всю работу вокруг уникальных способностей этих своих сотрудников.
Другой тип лидеров ориентирован на то, чтобы работать со всеми, кто пришел. Видеть в каждом человеке, который хочет с тобой работать, его сильные стороны и спокойно относиться к недостаткам. Если ты хочешь быть частью команды, то такой лидер найдет тебе место, где ты полезен, и ту работу, которую ты можешь делать.
Я не думаю, что из этих двух типов лидерства есть предпочтительный, оба могут давать очень крутые результаты.
Алексей, мне кажется, был лидером второго типа. Он способен был набрать людей, которые, может быть, не стопроцентно сногсшибательно уникальны, но готовы по-настоящему посвящать себя делу. Он находил для них применение, при котором они раскроются и дадут что-то потрясающее.
Я понимаю, что команде, которую он вокруг себя собрал, будет очень тяжело без него, потому что его совершенно невероятная креативность и способность придумывать в тупиковых ситуациях работающие ходы, которых ни у кого больше нет, создавала поле, в котором команда могла приложить силы и быть очень полезной. Насколько она сможет ставить себе задачи сама — посмотрим. Очень хотелось бы, чтобы получилось.
Александр Черкасов, представитель Центра защиты прав человека «Мемориал»
— Навальный, Яшин, Горинов и Кара-Мурза хорошо пообщались во время суда над Навальным летом. Вообще говоря, пообщаться невозможно, но можно вызвать свидетелем в суд кого угодно. Уж не знаю, кто это придумал — кто-то из них или кто-то из адвокатов — но свидетелями Навального были вызваны все эти трое. В итоге была конференция четырех политзеков через видеосвязь, обеспеченную ФСИНом. Изобретать какие-то действия, когда ничего невозможно, — это да, умеем.
Число друзей Навального сейчас, наверное, будет расти в геометрической прогрессии, поскольку никто не сможет возразить, с одной стороны. А с другой стороны, кто-то испытал облегчение, а кто-то, наоборот, — беспокойство. Навальный где-то сидел и никому не мешал. А сейчас, когда, очевидно, некоторая часть его «благодати» перешла к Юле, у некоторой части нашей оппозиции возникло беспокойство, судя по их суете. Сейчас будет много таких похлопывающих по плечу воспоминаний или, наоборот, претендующих на то, что «мы — продолжатели его дела».
Еще до всякой посадки Алексей очень сильно выламывался из тусовки московских — не скажу «ВИПов», но стандартных заявителей всяких массовых мероприятий, для которых важен комитет, согласования, порядок выступающих с трибуны, хотя выступающие с трибуны несут примерно одну и ту же околесину энный раз.
И тут Алексей предлагает — сегодня гуляем по Тверской против часовой стрелки! Никаких оргкомитетов, никакой очередности выступающих, никаких выступающих — но люди собираются и гуляют на Тверской против часовой стрелки. Ой как раздражало это тех, кто привык собираться комитетом! Но ведь это же получалось. И всякие персонажи, которые не знакомы с комитетом — любым — выходили именно на это.
И еще один момент. Конечно, можно говорить об Алексее, но есть еще сидящие — можно вспомнить Илью Яшина и Владимира Кара-Мурзу. Сейчас есть повод вспомнить кого-то еще.
Многие проблемы и конфликты, которые сейчас обсуждаются как будто в первый раз, уже были. Казалось бы, это не имеет отношения к Навальному, но умершие в заключении — это уже было: Анатолий Марченко, 1986 год. Целая плеяда украинцев в 1980-е годы. Юрий Галансков, 1972 год, Мордовия.
Смерть Сахарова — очень унылое время конца 1989 года, митинги — стихийные, полустихийные. Похороны Сахарова собрали столько народу, что это стало шагом к большим митингам зимы 1990-го, когда все это наконец поехало и посыпалось. Сахаров объединял, как и Навальный объединял. И это не только идеи, не только митинги. Ведь по сути дела в последних предвыборных кампаниях, когда были кампании в регионах — это и называлось, по-моему, штабами Навального — собирались все оставшиеся живые люди от всех оставшихся живых политических сил.
Смерть человека, на присутствие которого очень многие рассчитывали, — это очень больно. Кажется, тут лекарства нет никакого. Разве что одно — что некоторые люди продолжают объединять оставшихся даже после смерти.
Сана Безменова, политическая активистка
— Я давно переписываюсь с политзаключенными, и, конечно, после того как Навального арестовали в аэропорту, ему я тоже стала писать. Я всегда отправляла письма с трек-номерами, чтоб отслеживать доставку. Алексей никогда не отвечал. И вдруг однажды приходит по трек-номеру сообщение — «вам письмо от Навального». Я сначала радуюсь, а потом приглядываюсь и вижу, что доставлено оно мне от Навального из Москвы. Я поняла, что на почте, когда вбивали адрес, просто перепутали адреса, и пошла разбираться.
А на почте сидят сотрудницы эти хамоватые и говорят — а у нас все правильно. Но письма, оказывается, нет. Они его потеряли. Я говорю им — давайте будем искать. Для меня было важно, чтобы его нашли. Не знаю, как это у них работает, но они письма найти не могут. И меня это так разозлило, что я решила — я вам сейчас устрою!
На почте, как всегда, сотрудниц мало, посетителей, в основном старушек, много. За мной выстраивается очередь. И я начинаю вещать хорошо поставленным голосом на все здание почты — вы понимаете, вы ошиблись! Потому что Навальный сидит в тюрьме, а вы мне пишете, что он из Москвы отправил мне письмо! Так не бывает! Вы что думаете, он вышел из тюрьмы и пришел сюда к вам на почту отправить для меня письмо? Да вы сами-то соображаете? Вы знаете вообще, кто такой Навальный?
Очередь, которая обычно начинает возмущаться — что там, нельзя побыстрей? — тут стоит в тишине гробовой. И старушки, которые позади меня стоят, затихли. А я еще поддаю — человека и так посадили ни за что, за то что он боролся с коррупцией, с разгильдяйством, а вы даже с его письмом справиться не можете! В общем, примерно через двадцать минут со словами «Женщина, успокойтесь, сейчас мы все найдем» они мне нашли это письмо.
По нынешним временам они, может, и полицию бы вызвали, все-таки упоминать Навального — это экстремизм, но тогда это не было экстремизмом, и косяк был явно их. Вызывать полицию им в голову не пришло, и они лихорадочно бегали — пытались понять, что делать. Начальница вышла, тоже начала мне что-то объяснять.
Вот такой мини-митинг у нас получился. Я понимаю, что это капля в море, но мне тогда показалось это важным — до этих уставших женщин, до этих старушек, которые пришли покупать макароны или пенсии свои получать, хоть что-то донести. Я подумала — пусть они хотя бы услышат, что есть такая фамилия. Вдруг хотя бы у кого-то что-то как-то шевельнется... Такая была история.
