О налетах на дома, страхе, появлении «Шахедов» и о том, как война объединяет соседей в коммуналках, художница Галина Покусинская рассказала Rus.nra.lv.
Галина Покусинская с начала войны жила в Польше, но месяц назад вернулась в Одессу. Здесь она неделю прожила под обстрелами и стала свидетельницей разрушения Спасо-Преображенского собора.
«Развлекательная программа» от российской армии
Мы живем в том же квартале, где расположен Спасо-Преображенский собор. Обычно после часа ночи начинается «развлекательная программа». Я пошла, извините за технические подробности, в туалет. Закрыв дверь, услышала первый удар. Но он был, как я понимаю, не самый главный. Не знаю, куда прилетело, наверное, дальше по центру, на Военный спуск, у меня большого опыта пока нет. Я, кажется, только через месяц пребывания здесь начала отличать, когда ПВО стреляет, хлопки такие — пух, бух. Тут дом начал ходить ходуном, я выскочила из туалета, понимая, что в этом месте не готова расстаться с жизнью, и прилетело в собор.
Я живу в коммунальной квартире, и все соседи уже стояли в нашем большом, длинном коридоре. Посыпалась штукатурка, пыль и стопятидесятилетняя, наверное, известка, ничего не видно, все покрылось туманом. И тут настежь распахнулась дверь из кухни. В это время там мыла голову одна из соседских девочек, и такое впечатление, что ее вымело из этой кухни.
У нас большой двор, и в доме, перпендикулярном нашему, выбило стекла. А в нашем доме только пооткрывались двери и окна. Но было очень страшно. Раньше тоже были громкие взрывы, но они нас так не впечатляли, как этот.
Даже после отбоя тревоги уже не заснешь.
Целый год с начала войны мы жили в Варшаве, а сейчас приехали с младшей дочерью поступать в художественное училище. И как раз на наш приезд, на эту неделю, пришелся такой Армагеддон. Теперь мы понимаем, что это все очень страшно и близко. Я видела фотографии, которые люди выкладывают в интернет, но фотографии так не впечатляют, как то, что ты видишь своими глазами. Когда такое мощное здание, как Преображенский собор, враз рухнуло, было ощущение, что находишься в сюрреалистическом фильме. Я внутрь не заходила, туда не пускали, по-моему, на тот момент, но очень много людей пришло сразу помогать расчищать завалы.
Еще сходила посмотреть с подругой на Военный спуск, на Дом ученых, где повылетали все стекла и разбились все старинные аутентичные витражи. Там был засыпан осколками стекла и известный рояль, на котором играл Ференц Лист. Это добавило мне впечатлений.
На мой приезд пришелся еще один удар, не настолько массированный — летело несколько ракет одновременно, они и в порт попали, и на Канатную. Но этот удар был не настолько страшным для нас, мы только слышали «бабах» серьезный… Дом чуть-чуть затрясся, он старый, у него перекрытия длинные и деревянные — поэтому всегда слышно, как он реагирует.
А рядом с Канатной и переулком Нахимова, говорят, просто сравняли с землей здания. Нет какой-то части дома, стекла повыбивало. Это рядом с портом, у нас там живет знакомая девочка, они не выехали, и я не знаю, что они там пережили. Я даже их не спрашивала, боялась.
Вообще в дни налетов было совершенно невозможно спать ночью. Даже после отбоя тревоги уже не заснешь. Мы приехали и не знали, как тут жить, что делают люди. Я, когда услышала первые взрывы, не знала, что делать — бежать куда-то, стоять в коридоре? Все на ходу осваиваю. Опыта уже набралась, даже дошли до убежища, потому что сегодня было предупреждение, что очень много прилетит одновременно, чуть ли не семьдесят ракет.
У нас появилась очень дружная коммуна
На фоне этого всего у нас вдруг стала очень дружная коммуна, которая не разговаривала десятилетиями друг с другом, а теперь все — будто семья. Все всем помогают, кормят один другого. Какая-то часть людей выехала, осталась пожилая женщина, которую мы не очень сильно любили, она теперь очень интересуется нашими делами, и нам приходится рассказывать, спрашивать какие у нее дела.
Нашу семью война разбросала. Нина, младшая дочь, которая должна была окончить девятый класс и понять, куда дальше идти, очень сильно переживала начало российского вторжения. Мы быстро выехали, ей нужно было оканчивать восьмой класс. Три первые месяца мы жили в Варшаве у моей средней дочери — в одной комнате вместе с ней и ее польским молодым человеком. И это было для Нины очень тяжело. Она изображала, что в школу ходит, но ничего не делала на самом деле. Сначала занималась удаленно в украинской школе, потом все лето мы думали, что нам делать, уезжать ли.
Папа наш, мой муж, с начала войны сидит с лежачей бабушкой, которая живет на границе Польши и Украины. Туда мы сейчас едем, чтобы он мог хотя бы посмотреть на своего ребенка, с которым не виделся полтора года.
Мою маму, с которой мы выехали, мне пришлось отвезти на Кипр к моему брату. Она там переживает, и каждые пять минут я должна ей позвонить и сказать, что со мной все в порядке. Нина окончила восьмой класс, но она слабо мотивирована к учебе, и ей трудно находить общий язык с детьми. Поэтому я все лето думала, куда ее определить.
В Польше дочке было сложно адаптироваться
Польскую школу мы отмели сразу, потому что там нужен польский язык. И вдруг я нашла подходящий вариант: фонд «Україна незламна» получил финансирование от ЮНИСЕФ и организовал украинскую школу, она так и называется — Первая украинская школа. Такие заведения открылись в Варшаве, в Кракове и во Вроцлаве. Я в последний день подала документы, и Нину приняли. И на тот момент это было очень хорошо для нее, там со всей Украины детки были, девятый класс. Нина охотно туда ездила. Но оказалось, что она не смогла все же найти общий язык с детьми — она специфическая, и ей надо найти таких же специфических. А они все, к сожалению, водятся только в художественных училищах.
Такое учебное заведение мы попробовали найти в Польше. Но, во-первых, там, если человек после девятого класса, обязательны еще общеобразовательные предметы. Они на польском языке, который дочь не освоила. А во-вторых, мне самой было в чем-то сложно там адаптироваться. Я даже работала в польской школе чуть-чуть, специальной. Это школа, где учатся дети с особенностями. Там и аутисты, и с синдромом Дауна, и разные другие детки. Я там поладила со всеми, и с преподавателями, и с учениками, но проработала всего полтора месяца.
Если бы Нина хотела дальше учиться, мы бы остались. Но нашу школу к тому же сделали платной на следующий год, потом поменяли программу. Дочь сказала, что продолжать учиться в Польше она не будет, и встал вопрос о возвращении. Нам же рассказывали, что в Одессе все тихо и хорошо. И это так и было какое-то время.
После удара по Одессе моя 16-летняя дочь попросилась со мной спать
Сейчас мне помогает жить то, что я нахожусь у себя дома. Я поняла, что слишком долго отсутствовала. Или, вернее, слишком долго жила в Одессе. И я ее очень сильно люблю, и Украину люблю. Польша прекрасная страна, там можно быстро интегрироваться в общество, я поняла людей, научилась с ними разговаривать. Старшие мои девочки там остались и работают, меня поддерживают. Но в Одессе у меня друзья, приятели, ученики.
Надежда живет, что это закончится в ближайшее время. Еще я, конечно, очень хотела бы, чтобы Нина нашла занятие, которое ей по душе. Сейчас она похожа на сдувшийся шарик — энергии ноль, бледная, синяки под глазами, не может спать. После этого удара самого страшного, который произошел 23 июля, она, шестнадцатилетняя девушка, попросилась со мной спать.
Когда человек ожидает чего-нибудь такого, он обычно боится, а у меня еще было странное чувство любопытства. Прилет, взрыв казались чем-то теоретическим. Но теперь я знаю, что это значит на практике. И осталось ощущение на физиологическом уровне, когда ты видишь, как дом ходуном ходит, вылетают двери, и на твоих глазах бедный кот забился за кухонный шкафчик, хотя между стеной и шкафчиком десять сантиметров. Не знаю, как он туда залез, но выходить оттуда не хотел.
В эту войну мы оставили животных своих дома, мы ж не знали, что будет, уезжали на месяц. За час собрались, я когда услышала в полчетвертого первый взрыв, еще где-то под Одессой, очень далеко, меня он подбросил на полметра над кроватью, и я сказала, что надо быстренько собирать вещи. Маму пришлось чуть ли не насильно вывозить, она не хотела уезжать. Она еще ту войну помнит, она 1940-го года рождения.
Нина в этом году не поступила, и сейчас мы собираемся поехать отдохнуть к папе, а потом вернемся в Одессу. Нам нужно ходить на подготовительные курсы в училище, хотя у меня все спрашивают, зачем я сюда приехала. Кстати, первым мне написал о том, что на нас летят ракеты, мой одноклассник, который сейчас в Нью-Йорке. У него в Одессе остались родители жены, так что он там тоже в курсе, что на нас летит и куда.
