В Таллинне уже 11 лет существует православная средняя школа Святого Иоанна Богослова, образование в которой ведется на эстонском языке. Ее соучредитель, ассоциированный профессор теологического факультета Тартуского университета Ирина Пярт рассказала kontekst.lv, как современные технологии и высокое качество образования сочетаются со следованием православным традициям.
На самом деле теология — это классический предмет университетской программы, начиная со Средневековья. И часть гуманитарного образования. Но понятно, что в наше время это может вызывать вопросы. Интерес к теологии не уменьшается, а меняется циклично: сейчас, например, набор на теологический факультет Тартуского университета вырос даже по сравнению с другими факультетами. Мы практикуем научный подход, поэтому название факультета — факультет теологии и религиоведения. Среди наших студентов и преподавателей примерно половина тех, кто занимается теологическими дисциплинами, философией, богословской философией или философией религии. А есть те, кто занимается научными дисциплинами в области социологии религии.
Подход теологов все-таки отличается от подхода религиоведов. Для религиоведов — это изучение представлений о религии. А для теологов — дисциплина интерпретации священных текстов и изучение истории этой интерпретации. То есть теологи не изучают религиозные теории. Мы занимаемся вопросами их интерпретации в разных областях: кто-то занимается Ветхим Заветом, кто-то — изучением иудаизма, кто-то — исламом. В светском вузе студенты приходят на факультет для того, чтобы получить представления о том, какую роль играют в жизни человечества священные тексты, практики и как современные люди обращаются с религиозным наследием, с преданием и религиозными текстами сегодня. Это изучение богатства человеческой культуры.
Речь, наверное, в первую очередь идет о православии и исламе — тех религиях, которые сейчас на слуху. Интерес возникает, когда есть конфликт. Когда эстонского митрополита Евгения Таллинского хотели лишить вида на жительство, естественно, СМИ взялись за эту тему, и появлялись статьи, где требовались эксперты. Ну или в связи с очередным выступлением патриарха Кирилла тоже появлялись статьи. Но это очень кратковременный интерес, который все равно формирует какой-то образ. Этот образ часто оказывается очень схематичным, черно-белым. А вот более глубокий интерес — какие процессы происходят в той или иной религии и как они влияют на общество — характерен для очень узкого круга людей.
Например, я узнала недавно о том, что лютеранского теолога Альберта Швейцера много переводили на эстонский, и он оказал очень сильное влияние на движение экоактивистов еще в советское время! Или, к примеру, эстонская борьба за национальное освобождение вся выросла из христианства. В конце XIX века в Эстонии было очень сильное духовное возрождение, было очень много разных пророков, видений. Последователи религиозного лидера Юхана Лейнберга, или пророка Малтсвета, как он сам себя называл, ждали какой-то «белый корабль», который должен был отвезти их в лучшее для жизни место. Хотя, казалось бы, уже вовсю шла индустриализация и урбанизация. Эти брожения и поиски народного самовыражения вылились в национальное движение и потом секуляризировались.
Совершенно религиозный характер имеют различные нью-эйджевские движения, очень популярные поиски какого-то альтернативного образа жизни. У нас есть коммуна, где люди собрались вместе, живут за городом, у них есть своя школа «Гайя» возле Кадриорга, как ее у нас называют — «хиппи-школа». Очень много людей, которые хотят вести здоровый образ жизни. И для них духовность не сформирована в виде каких-то теологических учений, она больше связана с практиками: та же самая йога или медитация осознанности. Это популярно среди людей, у которых есть маленькие дети и они хотят для них другого образа жизни. Такие люди и к нам в школу приходят, потому что они видят, что здесь есть тоже что-то альтернативное, есть что-то такое, что детям дает свободу. Я не скажу, что тут полная анархия, но все-таки детям не делают постоянно замечания, не говорят, как надо себя вести.
Всегда все начинается с потребности. Потребность была в том, что у нас есть приход, в приходе была группа людей, у которых были маленькие дети, и часть из этих людей были связаны с образованием. У кого-то уже был опыт создания школы — и дети дошкольного возраста сформировали первый класс. Школу создавали для своих детей, но она уже выросла и стала принимать и других детей. Это довольно маленькая школа, когда мы начали, у нас был один только первый класс — 40 детей. Сейчас у нас учатся, наверное, 550 детей: в каждом классе по две параллели — у нас 12 классов и максимум по 25 детей в каждом. Открылась школа Святого Иоанна Богослова в 2012 году — 11 лет назад. А современному зданию всего год — в сентябре прошлого года открыли здание средней школы и в этом году корпус гимназии.
Как я понимаю, с среде русскоязычного населения было удивление, почему православная школа — и на эстонском языке. Но буквально пару лет назад в Таллинне сделали православную школу на русском языке. То есть это, в общем, теперь не проблема: если кто-то хочет отдать ребенка в русскоязычную школу. Изначально была идея сделать на двух языках, но потом мы поняли, что просто не потянем, потому что это два состава учителей и надо как-то разделять детей. У нас была задача, чтобы эстонские дети и русские дети, которые хотят учиться на эстонском языке, были интегрированы в эту страну, в эту культуру. Для русских детей у нас есть русский язык как родной, с первого класса дети в классе читают «Капитанскую дочку» Пушкина, например.
На самом деле, мне кажется, это миф, что дети теряют в качестве образования: якобы они что-то будут не понимать, плохо знать язык и так далее. Если ребенок к нам идет, у него уже есть какая-то подготовка. При школе есть дошкольное образование, где ребенок два раза в неделю ходит на подготовку к поступлению. Есть специальные группы для детей, у которых вообще нет никакого знания эстонского языка в принципе. То есть они уже начинают с мягкого погружения в языковую среду.
Не мы их адаптируем. У родителей, которые хотят, чтобы ребенок учился на эстонском, есть возможность подготовить его до первого класса. Понятно, что, если он придет в первый класс вообще с полным нулем по эстонскому, ему будет нелегко. Мне кажется, у нас таких случаев не так много. Но они тоже есть. Однако сейчас эти дети учатся и абсолютно бегло говорят по-эстонски, и успеваемость у них высокая. Они быстро интегрировались, быстро вписались. Очень быстро. Мне кажется, это еще и вопрос отношения: если в классе отношение к детям из другой культуры нормальное — ребенок легко интегрируется.
Ну, и плюс важно, что родители не настраивают ребенка против школы. Единственное, что мы не можем предоставлять такую возможность всем желающим. Потому что у нас желающих, допустим, из русскоязычных семей больше, чем мы могли бы взять. Мы не можем — как одна маленькая школа — решить всю национальную проблему с интеграцией русскоязычных детей в эстонское образование. Это большая проблема.
Я думаю, что в учебном процессе в школе, как, например, в архитектуре, могут сочетаться современность и традиции. Мы привыкли, что православная школа — это что-то очень консервативное. Но мы с самого начала были школой, для которой православие — это не музей, не лавка древностей, не какая-то игра в традицию. Наше отношение к традиции — как к потоку жизни, в котором сохраняется то, что действительно нужно для души. И это касается духа, а не внешней формы.
