Алексею Шишкину, журналисту и краеведу из Санкт-Петербурга, после начала войны в Украине пришлось уехать из России. Он переехал в Эстонию. Kontekst.lv поговорил с Алексеем о том, как изменилась работа российских независимых изданий и каково сейчас быть русским журналистом в изгнании.
Чем вы занимались в России и как оказались в Эстонии?
Уже много лет я сотрудничаю с петербургской независимой интернет-газетой «Бумага», веду для них проект «Удивительные истории петербургских домов и их жителей». Когда началось полномасштабное вторжение, «Бумагу» заблокировали в России за «дискредитацию» и «фейки о российской армии». После этого большинство сотрудников были вынуждены уехать из Петербурга. Я тоже принял решение уезжать.
У меня не было плана переезда именно в Эстонию. Это просто была на тот момент ближайшая, самая доступная открытая шенгенская граница, к тому же тогда еще действовали коронавирусные ограничения. Поэтому мы выбрали Эстонию, а не, например, Финляндию. Кроме того, в Таллинне живет мой добрый друг Йосеф Кац [Известный в Эстонии краевед и экскурсовод], у которого можно было остановиться на несколько недель.
План мой был — приехать, немножко осознать, что вообще происходит, и спланировать дальнейшую эмиграцию. Но так получилось, что спустя примерно месяц я получил оффер от компании Äripäev, эстонского представительства Bonnier Business Press, и благодаря этому мне удалось остаться.
Насколько легко было найти работу российскому журналисту, приехавшему в Эстонию сразу после того, как Россия развязала войну?
На одной из экскурсий Йосефа мы познакомились с ученой из Тартуского университета, которая тоже когда-то переехала сюда из Петербурга. И она подсказала мне — к кому обратиться. Отозвалась Полина Волкова, редактор «Деловых ведомостей». Это местная бизнес-газета на русском языке, входящая в Äripäev. Мы с ней поговорили, я сделал тестовое задание. Мы друг другу понравились, и Полина меня пригласила на работу. То есть я совершенно авантюрно пришел «с улицы», но мы друг друга вполне очаровали, и с тех пор работаем вместе.
Россиянам сейчас не очень охотно дают вид на жительство в Эстонии. Были ли у вас с этим сложности?
По сути единственная профессия, которая позволяет легализоваться в Эстонии россиянам именно как нанятым работникам, — это профессия журналиста. И те журналисты-россияне, которые имеют аккредитацию при МИДе Эстонии, могут подавать здесь на вид на жительство на общих основаниях. Все остальные требования такие же — попасть в квоту, соответствовать зарплатным требованиям, иметь местного работодателя, который готов всю бюрократическую часть взять на себя. Благодаря этому исключению в санкционном законодательстве мне и еще нескольким десятком моих коллег в других изданиях удалось здесь зацепиться, чему я лично чрезвычайно рад.
Как вам вообще живется в Эстонии? Это новое для вас пространство?
Я бы не сказал, что принципиально новое. Я впервые побывал в Эстонии в 2009 году и с тех пор был здесь, наверное, раз тридцать или сорок. Я неплохо знаю Таллинн, бывал в Хаапсалу, в Тарту, в Нарве и провел здесь суммарно, наверное, несколько месяцев.
Эстония всегда была одной из самых симпатичных мне стран. Другое дело, что, когда я сюда переезжал, я был уверен, что из-за сложности легализации не смогу здесь остаться. Тогда еще не было формальных запретов для россиян, но эмоционально уже было понятно, что это, мягко говоря, непросто. Я рассматривал для переезда третьи страны, популярные у россиян, типа Турции и Грузии, и именно поэтому даже не думал о том, что мои знания об Эстонии могут быть сейчас востребованы.
Вообще-то я уже много лет довольно плотно занимаюсь финно-угорской культурой. Преимущественно Финляндией, одна из моих специализаций - искусство финского «золотого века», финского модерна начала ХХ века. Знакомство с финно-угорской культурой тоже немного помогло адаптироваться. Ну и в целом Эстония была для меня пространством знакомым и близким. В общем, хотя я не рассчитывал, что мне удастся здесь остаться, это получилось, и я живу здесь уже более двух лет.
А ваши родные в России как отнеслись к вашему решению?
В России остались мои родители. Мы с ними говорим откровенно о происходящем, они меня полностью поддерживают.
Как у вас с языком?
Конечно, я учу язык. Я уже проходил экспресс-интенсив, сейчас прохожу более длительные курсы. Наверное, полноценный А1 у меня есть, а на А2 я наверняка сдал бы экзамен, но знаний еще недостаточно. Для бытовых нужд моего языка уже хватает, для делового общения — скорее нет, потому что представиться и задать свои журналистские вопросы я могу, а вот понять ответ, к сожалению, еще нет.
Но мне чуть-чуть легче, чем многим переехавшим, потому что примерно на тот же уровень А1, А2 я знаю финский язык. Когда мы только приехали в Эстонию, понять, что такое kana (курица), muna (яйцо), kala (рыба) не было большой проблемой. И как минимум в супермаркете я мог сориентироваться лучше, чем средний новичок в Эстонии.
Каково сейчас быть русскоязычным журналистом в Эстонии?
Очень хорошо и комфортно. Мне интересно работать с локальными темами. Значительную часть своей жизни я занимался именно локальной журналистикой в Петербурге, и в Эстонии этот опыт оказался вполне востребован. Здесь по масштабам рынок меньше петербургского и очень высокая плотность социальных связей, знакомств. Очень легко выйти почти на любого человека, часто многие сюжеты оказываются переплетены. Очень насыщенные взаимоотношения и в бизнесе, и в политике. И мне лично в этом интересно разбираться, причем как в современном контексте, так и в историческом, о котором я тоже пишу.
С точки зрения того, какие есть тревоги у русскоязычного журналиста в Эстонии — наверное, они примерно такие же, как у любого русскоязычного журналиста в изгнании. Это тревоги экономического характера - удастся ли здесь сохранять устойчивость, сохранятся ли наши рабочие места и тому подобное.
Я бы не сказал, что есть какие-то проблемы или тем более стигматизация русскоязычных журналистов. Наоборот, очень любопытно впервые работать в условиях практически полной свободы слова. Это новый и необычный опыт для меня.
Входит ли война в Украине в число ваших тем?
О войне в Украине я довольно много пишу, в частности о ее последствиях для культурного наследия. По этому поводу я сотрудничаю с каналом «Настоящее время». Из тех тем, которые мне нравятся и которые увязывают проблемы, волнующие меня, выделю тему последствий российского вторжения в Украину. Наше сотрудничество с «Настоящим временем» началось с того, что я делал интервью с активистами из Мариуполя, которые вынуждены были покинуть город, а до этого занимались реставрацией старинных дверей. Сейчас, конечно, они не могут ничем подобным заниматься, значительная часть их усилий была уничтожена россиянами. Сейчас они занимаются одновременно околоархитектурной деятельностью в других городах Украины и сбором средств для ВСУ.
Я рассказывал про украинский авангард, конструктивизм, про мемориальные места футуристов на территории Украины и про то, как их затронуло российское вторжение. Писал о выставках украинского авангарда в Европе десятых-двадцатых годов и о том, в какой новый контекст поставила его нынешняя военная реальность. И, конечно, участвую в каких-то проектах деньгами, делаю пожертвования.
Продолжается ли ваше сотрудничество с «Бумагой»?
Да, в трех направлениях. Во-первых, я продолжаю свой проект «Удивительные истории петербургских домов и их жителей». Это начатая в 2018 году еженедельная email-рассылка, в которой я раз в неделю рассказываю историю одного петербургского здания — кто в нем жил, что там происходило, чем оно интересно с точки зрения архитектуры. Но в большей степени я стараюсь делать упор на социальную, бытовую историю. С 2018 года мы написали уже больше трехсот писем о петербургских домах, и сейчас это сотрудничество продолжается.
Кроме того я сотрудничаю с новым медиа, которое создала команда «Бумаги». Оно называется Paper Kartuli. Это медиа о Грузии и Тбилиси, и там я тоже веду краеведческую рубрику раз в неделю, сочиняю коротенький текст про какие-то интересные места в Грузии. Я довольно долго там жил и до сих пор не реже чем раз в год в Грузию приезжаю.
Ну и наконец, иногда на самой «Бумаге» выходят какие-то мои тексты, в основном посвященные истории. Но, как мне кажется, сейчас невозможно говорить об истории вообще, в отрыве от современности. Так или иначе это вписывается в современный контекст, в контекст войны в Украине, подавления гражданского общества в России, градозащитной повестки и тому подобного.
Как изменилась работа «Бумаги» с начала войны?
Значительная часть редакции, конечно, покинула Россию. Часть команды осталась в Петербурге, но кто-то сейчас в Тбилиси, кто-то в Европе.
Российские журналисты накопили уже довольно много такого рода опыта, у нас типичная ситуация для независимых медиа к 2024 году. И огромное восхищение вызывают коллеги, которые ухитряются делать эту работу, все еще находясь внутри России. Они подвергают себя большой опасности, но при этом делают по-прежнему классные материалы. И мне, конечно, очень радостно, что мы продолжаем работу.
В питерских кругах вы хорошо известны как краевед. Удается ли в Таллинне реализовывать свой интерес к краеведению и архитектуре?
Почти сразу после того, как я приехал и начал работать в Äripäev, у меня появилось желание какие-то свои краеведческие компетенции продемонстрировать. И летом 2022 года я собрал свой первый материал. Он в значительной степени был привязан к современной повестке. Это была история о том, как после большевистского переворота в России в октябре 1917-го, после провозглашения независимости Эстонии отдельные бизнесы и люди, начинающие бизнес, переезжали из Петербурга в Эстонию и начинали здесь все с нуля. И о том, какой след эти люди оставили в Таллинне.
Это был мой первый краеведческий материал об Эстонии, и он имел определенный успех. Коллеги предложили мне продолжать в том же духе, и с тех пор я написал порядка двадцати текстов на историко-краеведческие темы. У нас даже получился такой проект внутри газеты с историческими текстами, и я знаю, что некоторые наши подписчики их действительно ждут. Я рассказываю в основном о временах Эстонской Республики 1920-30-х, об экономических реалиях, о предпринимателях, о взаимоотношениях с тогдашней советской Россией. О знаковых объектах недвижимости, которые сохранились с той поры, об их жителях и владельцах. Ну и конечно, о связи этого всего с эстонской современностью.
Как мне кажется, это все довольно ценно, потому что позволяет русскоязычному читателю глубже погрузиться в эстонский исторический контекст. Если мы посмотрим на эстонские медиа, то там краеведение занимает довольно значительную нишу. Вообще в Эстонии изучение Эстонии чрезвычайно популярно. Выходит множество книг, статей, есть десятки фейсбучных групп, посвященных истории.
При этом значительная часть материалов остаются не переведенными на русский язык. И тем более редко создаются уникальные материалы на русском языке. Есть, может быть, с десяток авторов, которые этим занимаются, прежде всего это мой друг и старший коллега и учитель Йосеф Кац. И мне очень лестно, что за те два года, что я здесь, некоторое количество моих текстов были переведены на эстонский, опубликованы и вызвали определенный интерес у читателей.
Кроме того, я много лет работал как экскурсовод и лектор по самым разным темам, связанным с историей, искусством, архитектурой. И здесь я также сотрудничал с Таллиннским музеем истории города, с его филиалом Tallinna Vene museum — Таллиннским Русским музеем. Я помогал им в подготовке выставки об архитекторе Александре Владовском, читал лекцию о финском национальном романтизме, участвовал в историческом подкасте - в общем, с музейщиками мы тоже начинаем дружить.
И наконец, я потихоньку начинаю работать с местными турфирмами. В прошлом году мы сделали несколько туров в Финляндию. Кажется, это вполне перспективное направление. В русскоязычной среде интерес к истории, архитектуре, краеведению тоже, несомненно, есть.
Вы упомянули, что первые ваши краеведческие материалы были посвящены людям, которые после революции уехали из России и здесь все начали с нуля. Но взгляд человека, который в результате исторических потрясений тоже был вынужден уехать из России в Эстонию и здесь все начать с нуля, совершенно особый. И это, наверное, совсем по-другому воспринимается, чем если бы о тех же событиях писал автор отсюда?
Да, наверное, это отличается от того, как если бы что-то подобное сочинял эстонский автор. Может быть, взгляд какой-то более эмпатичный и сопереживающий своим героям. Но мне как раз хотелось бы избегать прямого отождествления между прежними волнами российской эмиграции и нынешними волнами миграции из России, русскими беженцами в Эстонии в двадцатые годы, мигрантами из России сегодняшней и русскоязычными жителями Эстонии, которые переехали сюда в советское время.
Вообще в научном сообществе, по крайней мере в том, с которым я соприкасаюсь, считается когнитивной ошибкой «ронять» настоящее в прошлое, пытаться найти слишком очевидные параллели и говорить, что тогда все было точно так же, как сейчас. «Смотрите, насколько это похоже, всегда так было и ничем не отличается!» Хотя на самом деле зачастую речь идет о совершенно разных событиях и разных контекстах.
Что в Таллинне вас больше всего привлекает как краеведа или историка архитектуры?
Наверное, меня нельзя называть историком, у меня нет исторического или искусствоведческого образования, но в Таллинне я прекрасно знаю, что меня привлекает больше всего. Это Таллинн первой половины двадцатого века. Это вообще самая любимая и самая изучаемая мной эпоха, и, как мне кажется, Таллинну здесь есть что предложить. Не только в Старом городе здесь вся сила. Уникальность Таллинна - это и его огромные, бесконечные кварталы малоэтажек, деревянных домов начала двадцатого века.
Пожалуй, рискну предположить, что это самый большой деревянный город в Европе на сегодня. Мне встречалась оценка, что порядка четырнадцати тысяч деревянных домов первой половины двадцатого века и конца девятнадцатого суммарно сегодня есть в Таллинне. Это не считая утраченных, разрушенных во время Второй мировой войны. Самая интересная часть — эстонский модернизм двадцатых-тридцатых годов и вот это деревянное строительство. Вообще история Первой Эстонской Республики — это гигантский пласт, в значительной степени неизвестный русскоязычному исследователю и читателю.
Конечно, была проделана огромная работа. Например, создана энциклопедия «Русская Эстония», есть знаменитая русская коллекция Александра Дормидонтова, в значительной степени посвященная диаспоре в довоенной Эстонской Республике. Тем не менее массовому читателю еще очень и очень много открытий предстоит сделать именно здесь, в том, что происходило в Эстонии в эпоху между Первой и Второй мировыми войнами.
В Таллинне сейчас сложилось активное антивоенное сообщество. Есть центр Reforum, объединяющий антивоенных россиян. Проводятся митинги, выставки и другие акции. Вы как-то видите себя в этой активности, или вы нашли себя в профессии и сосредоточились на этом?
Наверное, я проявляю себя в большей степени как рядовой участник, не как организатор или резидент «Рефорума». Я не раз участвовал в митингах, которые устраивали «Рефорум» и Russians Against War, бывал и на выставках в «Рефоруме», и на выставке про политзеков в Музее камер КГБ, делал материалы об этом. Но, наверное, ключевым направлением для меня сейчас остается журналистская работа.
Вы довольны в целом тем, как складывается ваша жизнь в Эстонии? Хотели бы остаться здесь?
Да, конечно! Для меня было бы большой честью остаться в Эстонии. Мне довольно легко здесь адаптироваться. Я нахожу общий язык в том числе и с коллегами — этническими эстонцами, хотя пока только овладеваю основами их языка, а социальные нормы — манера общения, образ жизни - в Эстонии существенно отличаются от петербургских. При этом я не чувствую, что это мир, в который невозможно интегрироваться. Если условия внешние - бюрократия, санкции, экономика - позволят мне здесь остаться и я смогу свои умения и знания дать Эстонии, для меня это будет очень важно, ценно и почетно.
В эстонском Историческом музее в замке Маарьямяги есть инсталляция в одном из последних залов, посвященных эпохе независимости. Там предлагается кинуть в корзину мячики двух цветов и проголосовать: «Нравится ли вам или не нравится, какую Эстонию мы построили?» И сейчас, после двух лет жизни здесь, я бы кинул мячик в корзину «Мне нравится». У меня много отдельных вопросов к эстонской политической повестке, к медиаповестке, к отдельным управленческим решениям, но при этом мой мячик однозначно падает в корзину «Одобрение».
