О жизни в оккупированной части Украины корреспонденту Rus.nra.lv рассказала женщина, приехавшая навестить своих близких, бежавших в Латвию.
С Антониной (имя изменено, на фото не видно лица — все в целях безопасности) я познакомилась в одном из приморских поселков Латвии, куда мы с сыном часто приезжаем отдохнуть. Когда слышу украинскую речь — инстинктивно оглядываюсь. Недалеко от меня гуляла женщина с двумя детьми. Разговорились. Оказалось, Антонина ненадолго приехала в Латвию к дочери и внукам из оккупированной части Украины. И очень волновалась, что внуки ее не узнают. Увидев мое удивление, женщина объяснила:
— Дочь с детьми уехала из Украины, когда им было всего два и три с половиной года. Полтора года ни они меня, ни я их не видела. Да что там видеть! Мы и поговорить с дочерью могли только тогда, когда я находила дома место, где поймать мобильную связь. У нас в городе опасно везде — даже в собственном доме, не то что на улице... Сами понимаете, не сильно побегаешь искать такое место.
— Вот, — женщина показывает свой кнопочный мобильник, — это все, что осталось у меня от цивилизации. Я уже забыла, как выглядит сенсорный телефон и как им пользоваться. Дочь учила здесь по-новому. У меня ощущение, что я приехала из прошлого...
Семьи выезжали, пока не расстреляли автобус
Антонина — жительница одного из оккупированных районов Луганской области Украины. Ей около шестидесяти. До войны работала на государственном предприятии. Работа нравилась, до пенсии было рукой подать. Жизнь распланирована: пенсия, помощь дочери с внуками, строительство дома. Однако война разрушила все планы и разлучила семью: дочь с внуками уехали в Латвию, Антонина с тяжело больным братом осталась в Украине.
— Дочка с внуками уехали в первый день войны. Семьи выезжали из города, пока не расстреляли первый автобус с людьми. После этого стало окончательно понятно — мы в оккупации, и отсюда уже так просто не выбраться. Не верилось в происходящее до последнего. В 2014 году в город уже заходили вооруженные люди, но до смены власти и флагов тогда не дошло. А в этот раз, хотя и зашли российские войска в город тихо, без сильных боев, все оказалось намного серьезней.
Мы договорились, где искать тела друг друга
Слушая Антонину на природе, среди деревьев, рядом с мирно играющими детьми, сложно представить войну. Появляется дискомфорт и даже чувство вины от того, что не можешь прожить ее рассказ до конца. Антонина, видимо, почувствовала мое состояние и сказала:
— Здесь сложно поверить, что в Украине идет война. Я постоянно ищу самолеты в небе. И если слышу звук самолета, хотя и понимаю, что я в безопасности, первое желание — бежать в укрытие. Мы все там изранены. Даже если физически человек здоров, то психически — покалечен. Мой брат тяжело болен, с ним невозможно бежать в укрытие. Мы с соседями все друг друга предупредили, где кто будет находиться во время обстрела. Что бы знали, кто под какими завалами может быть. Минувшей зимой я ложилась спать не раздеваясь. Чтобы в случае попадания снаряда, если останусь жива, выбежать на улицу одетой.
Когда Антонина говорит о брате и о дочери с внуками, она плачет. Совсем уехать из родного города женщина не может, брат не выдержит дороги. Она говорит — у него и так было слабое здоровье, а в 2014-м, когда их места обстреливали российские войска, он окончательно слег. Она не может бросить там брата и одновременно боится больше никогда не увидеть дочь с внуками. Ведь жизнь в оккупации непредсказуема.
— Вокруг идут бои, на улицах много людей в форме и с оружием, непонятно — это представители правоохранительных органов или военные. Могут остановить и спросить документы. В последнее время стали чаще спрашивать, почему документы не российского образца. Людей забирают в Луганск, или «на подвал» местной милиции. Родные потом за деньги могут «выкупить» пленников, если найдут их. Я стараюсь в город не выходить. Разве что в аптеку или на рынок. Очереди огромные, иногда приходится два часа стоять. В это время всегда страшно, от того что может «прилететь» по людям.
Оккупировали мое право на жизнь
— В городе депрессивно, — говорит Антонина. Городская территория зарастает травой, разрушения, которые появляются после обстрелов, никто не восстанавливает, дороги из ровных и широких превратились в месиво. В городе в основном остались люди старшего возраста. Работает больница, аптека, школа и коммунальные службы.
Однако в школу дети не ходят. Родители не пускают, потому что обстрелять город могут в любой момент. Работает рынок и несколько магазинов. Врачей в больнице не хватает, там можно получить только первичную медпомощь. Все операции только в Луганске. Цены на все очень выросли. В городе с минувшей осенью принимали только рубли. Фермеры в том году не собрали урожай, в этом году мало кто засевал свои поля.
— Не понимаешь будущего, — говорит Антонина. — Беспросветность и бесперспективность. Ощущение спертого воздуха даже на улице. Мы перестали разговаривать друг с другом, рассказывать новости, делиться наболевшим. Потому что на самом деле не знаешь, с кем говоришь. Вчера этот человек был патриотом Украины, а сегодня он приветствует флаги ЛНР, России и новую власть, которая сразу после оккупации появилась в городе. Ощущение, что оккупировали не только город, но и мое право на жизнь.
Ждем украинскую армию и молимся
Антонина рассказывает, что все вокруг живут в информационном вакууме относительно происходящего на украинском фронте и в Украине. Интернета нет, доступа к украинским новостным ресурсам тоже нет. Мобильная связь с Украиной недоступна. Есть российское телевидение, но, уточняет Антонина, они с братом там смотрят только фильмы и кулинарные программы. И лишь благодаря редкой связи с дочерью она узнает хоть что-то о жизни вне оккупированного города.
— Дочь в Латвии знает больше о происходящем в Украине, чем я. У нас все скрыто, информации нет. Но мы очень ждем украинскую армию. Говорить об этом вслух невозможно, вокруг люди с оружием и много желающих донести властям на неугодных. Поэтому мы просто ждем и молимся. Правда очень хочется, чтобы оккупанты вышли тихо, чтобы не было боев в городе. Ведь нам, по сути, от ракет и снарядов прятаться негде.
Антонина рассказывает, что в городе в какой-то момент действовали украинские партизаны. Зная, где в округе располагаются оккупанты, партизаны уходили ночью в соседние леса и обстреливали расположения российских военных. Но кто-то их сдал, мужчин нашли, вывезли в Луганск и больше о них никто ничего не слышал.
В городе много проукраинских граждан, которые были вынуждены пойти на работу к оккупационным властям. В редких откровенных разговорах эти люди говорят, что не знают, как оценят их поступок в Украине после освобождения. Свой выбор они объясняют заботой об оставшихся людях, чтобы хоть как-то поддерживать остатки жизни в некогда цветущем городе.
Задача — выжить...
— Не знаю, от чего меня пришли освобождать уже второй раз. И зачем-то предлагают документы другой страны, — тихо говорит женщина. — Я, кстати, пока ситуация позволяет, не беру российский паспорт. У меня была работа, планы на ближайшие несколько лет. Я не бедствовала, меня не притесняли ни по какому признаку. Теперь я не живу, я выживаю... И это все в страхе быть убитой в любой момент. Держу огород и несколько курочек. Еще есть пенсия моего брата. Зарплату не получаю почти полтора года, поскольку госпредприятие, где я работала, закрылось сразу. Что с моей пенсией, как и кто ее будет насчитывать — непонятно. Мне скоро возвращаться домой, брат ждет очень, сейчас он на попечении соседей. Теперь наша главная с ним задача — выжить...
Женщина замолкает и долго смотрит на своих внуков, которые играют рядом.
