Вечером в воскресенье гости конференции говорили о «неосоветской мифологии Кремля», с помощью которой Путин выстраивает свой нарратив, обращенный к россиянам.
Первым взял слово Гарри Каспаров. Бывший чемпион мира по шахматам и российский оппозиционер, больше десяти лет живущий в США, сразу же поспорил с основным тезисом панельной дискуссии. Он заявил, что мифология, которую Кремль сегодня формирует в России, имеет более глубокие корни, нежели советские. По мнению Каспарова, правильнее говорить о влиянии на современное состояние российского общества Золотой Орды и Византийской империи.
Выступавшие следом правозащитник Александр Черкасов и литературовед Михаил Лотман поспорили о том, есть ли надежда на то, что «после Путина» российское общество изменится. Черкасов приводил в пример послевоенную Францию эпохи Шарля де Голля, которой удалось осознать свои темные и светлые стороны, а Лотман возражал ему тем, что популярность Владимира Путина и его абсолютная власть в России объясняются тем, что он «подходит стране», которая считает его «нашим всем». Таким образом, говорил Михаил Лотман, дело не в Путине, а в населении России, которое хочет Путина.
С ним также спорил философ, сотрудник Карлова университета в Праге Александр Морозов. От напомнил, что у России был исторический шанс, оказавшийся нереализованным, когда страна могла пойти в демократическом направлении и даже начала это путь. Поэтому, считает Морозов, неправильно говорить о том, что Россия обречена на авторитаризм. Главной проблемой, говорит он, было то, что в прошедшие с 1991 года три десятилетия «лягушка варилась медленно» — философ имел в виду классический пример постепенного привыкания общества к репрессивным мерам, которые на каждом новом этапе усиливаются незначительно, однако на долгом промежутке времени имеют катастрофическое воздействие на все общество целиком.
Еще один участник дискуссии, культуролог Андрей Архангельский вспомнил не столь отдаленный исторический период, с которым можно сравнивать время правления Путина — это период сталинских репрессий. По словам Архангельского, выбор насилия как формы управления народом подчеркивает то, что иными способами управлять населением диктатор не может. А оправдание насилия власти со стороны части общества говорит о психологически непроработанном опыте тоталитаризма в России — который, этот опыт проработки тоталитарного прошлого, имеют, например, страны Балтии. «Не излечена советскость, в основе которой лежит голое насилие, и пока эта травма не вылечена — народ будет голосовать за персонифицированное насилие», — говорит культуролог.
В конце концов в результате дискуссии от Михаила Лотмана прозвучало и вовсе радикальное: «Главная русская идея — беззаконие». Он сказал, что бахвальство прошлым и насилием, в том числе сексуальным, — наследие не Путина или Сталина, а Пушкина.
Спор о будущем российского государства и общества свелся вновь к имперской идее. По мнению Гарри Каспарова, на этой конференции выступающего в роли хозяина, только тотальное военное поражение Москвы положит конец имперской идее, засевшей в головах россиян. То ли споря с ним, то ли переводя разговор в другое русло, культуролог Андрей Архангельский заметил, что в понимание россиянами истории страны должен войти обычный человек, а не непогрешимая государственная машина — только в этом случае может произойти деятельное раскаяние за военные преступления в Украине.
Михаил Лотман, завершавший дискуссию, отметил, что раскаяние в русской традиции как таковое вредно и бесперспективно: посыпав голову пеплом, русский человек, считает он, вновь идет на те же преступления. По его мнению, лучше и правильнее вести разговоры о создании в России правового государства, где высшей ценностью будет закон.
«Хочется Путина повесить? Но лучше, если бы он жил долго в одиночной камере после приговора Гаагского, а лучше Московского суда», — эффектно поставил точку Лотман.
На этом дискуссия перешла в зал. Зрители не только задавали вопросы, но и вступали в спор со спикерами. По словам организатора конференции Ивана Тютрина, зал не смог вместить всех желающих принять участие в первой дискуссии конференции.
